Сон в летнюю ночь для идеальной пары. Роман - Лилия Максимова

– Фисба! – позвал Журавский, и из-за кулис, путаясь в длинной юбке явилась «возлюбленная» Пирама, в которой Евгения Юрьевна не без труда узнала… Клементьева!

– Фу, черт! – Олег недовольно выдернул из-под ботинка свой подол. – Не представляю, как вам удалось меня уговорить? Эдуард Андреевич, неужели нельзя на эту роль назначить кого-нибудь из девчонок? Я чувствую себя «Теткой Чарлея».7

– Это не по-рыцарски, Олег! – рассмеялся Журавский и выдал историческую справку. – Советский актер Григорий Милляр говорил, что соглашался играть Бабу Ягу лишь по одной причине: хотел избавить от этой участи прекрасных дам!

– Так, если бы Фисба была дамой! – проворчал Клементьев. – А то ремесленник, который переодевается женщиной, чтобы сыграть роль в свадебном шоу… извращение какое-то! Надеюсь, мне не придется целоваться с Лихамановым?

– Добродетель Фисбы будет вне опасности! – заверил режиссер. – Она общается с Пирамом исключительно через стену.

Общение и правда получилось милым. Клементьев и Лихаманов кокетничали друг с другом через нагромождение из стульев, а остальные участники спектакля валялись от хохота, держась за животы. Проблема возникла в финале диалога: несколько строф текста напрочь испарилось из Гришкиной головы. Лихаманов не растерялся и посредством собственного вольного переложения оригинала детально объяснил Фисбе, что он, как Пирам, хочет от нее, как от женщины. И, хотя Фисба была Олегом Клементьевым, ее щеки покрылись пунцовым румянцем.

Евгения Юрьевна застыла с открытым ртом.

– Да-а-а! Шекспир сегодня отдыхает! – потрясенно протянул Журавский. – Лихаманов, возьми книгу и отправляйся учить текст!

– Извините, Эдуард Андреевич, – виноватым тоном произнес Гришка. – Я слишком сильно вошел в образ!

– Не забудь выйти, – посоветовал ему вслед преподаватель и вызвал Гермию и Елену, занятых в следующем эпизоде.

Юные актрисы, кажется, вошли в роли не хуже Лихаманова. Они воспроизводили ссору героинь, но было ясно, что ругаются девчонки всерьез. Выплескивая ненависть, накопившуюся за два с половиной года, они с удовольствием обменивались репликами:

– Обманщица! Ты – язва, ты – воровка!

– Стыдись! Ты – лицемерка, кукла!

Однако, когда Лиза дошла до фразы: «Елена! Ты – раскрашенная жердь!», Белянская, славившаяся в школе своим ростом манекенщицы и неумеренным употреблением декоративной косметики, не выдержала:

– Эдуард Андреевич! Это уж слишком!

Лучинская обернулась к режиссеру и невинно захлопала ресницами:

– Это не я, это – Шекспир!

– Девочки, не ссорьтесь! – миролюбиво предложил Журавский. Снежана фыркнула и продолжила, ехидно глядя на соперницу:

– Ах, Гермия страшна бывает в гневе!

Она была уже и в школе злючкой,

Хоть и мала – неистова и зла!

– Не так уж я мала, чтоб не достать до глаз твоих ногтями! – возразила ей Лиза, всем своим видом подтверждая, что от слов до дела – один шаг.

– Лучинская, не смей мне угрожать! – в ярости взвизгнула Снежана.

– Так, девочки, это уже перебор! – наконец, вмешался Эдуард Андреевич. – Отложим ваш эпизод до следующей репетиции. В дальнейшем попрошу вас придерживаться текста.

Он оглянулся в поисках участников очередной сцены и увидел у стены Евгению Юрьевну. Журавский удивленно поднял брови и, вызвав «к барьеру» Степку Карнаухова, пересел к ней поближе.

– Посмотреть пришла? – шепотом спросил он соседку.

– Ага, – кивнула она. – У вас неплохо получается.

Эдуард Андреевич не смог удержать довольной улыбки.

– А что я тебе говорил?

Он с трудом оторвал взгляд от Жени и заставил себя вернуться вниманием на сцену, где прекрасная Елена соблазняла бессердечного Деметрия. Снежана уже успела переключиться с предыдущего диалога, насыщенного негативными эмоциями, и была настроена лирически.

– Ты притянул меня, магнит жестокий! – ласково вздыхала она по отвергавшему ее в данный момент герою, и плечи Деметрия-Карнаухова расправлялись прямо на глазах.

Степка еще не верил своему счастью. Оказаться с Белянской в паре он не мечтал даже в самых смелых снах! И хотя Снежана давно помирилась с Артемом, Золотов почему-то роль Деметрия себе так и не потребовал. Это давало Степке возможность побыть рядом с предметом своего обожания если не в реальной жизни, то хотя бы на сцене.

Слова: «Не искушай ты ненависть мою! Меня тошнит, когда тебя я вижу!», исходившие от Деметрия, не желающего в этом эпизоде иметь с Еленой ничего общего, казались Карнаухову кощунственными. Но, помня о том, что в финале пьесы им предстоит пожениться, Степка отважно переносил все тяготы сценария. Белянская призывно протянула к нему руки:

– Твое лицо мне освещает ночь!

Пустынным этот лес я не считаю.

Ты здесь со мной, ты для меня – весь мир!

В ее голосе звучала искренняя мольба, в глазах отражалось желание. Степка смутился, учителя переглянулись. Снежана совсем не переигрывала, она даже не играла, во время спектакля она была Еленой!

– Слушай, а у Белянской-то и вправду талант, – поразилась вполголоса Евгения Юрьевна. – Я даже не знала…

– Ты много чего еще не знаешь, – загадочно произнес Журавский, намекая, конечно же, на свои таланты. Леднева хмыкнула: опять он со своей заносчивостью!..

Карнаухов, который от адресованной ему ласки забыл свой текст, в эти минуты мямлил нечто невразумительное. Снежана пару раз подсказала ему слова, и он совсем сбился.

– Черт возьми, Стэп, когда ты все выучишь? Это же невозможно! – вдруг взорвалась Белянская и сразу же стала похожа сама на себя. – Эдуард Андреевич, влепите двойку по литературе этому олуху!

С досады она швырнула на пол искусственный цветок, который, еще будучи Еленой, держала в руках, и отправилась за кулисы. Степка сник и поплелся за ней.

Режиссер объявил выход новых героев и, уже в который раз, убедился, что с выбором актеров, играющих другую помолвленную пару, он явно ошибся. Гермия и Лизандр в исполнении Лучинской и Задорина не были и вполовину так романтичны, как Елена и Деметрий.

Лиза изо всех сил старалась придать своей роли очарование любви, но ее Гермия была скорее похожа на боевую подругу Лизандра, чем на его невесту. У Сашки все было иначе. Ему не требовалось притворяться. Когда он произносил «люблю тебя», он имел в виду именно то, что чувствовал на самом деле… и от этого диалоги становились еще сложнее.

– Лизандр мой! Я тебя люблю!

Но ляг подальше, я о том молю! – декламировала Лучинская, мужественно борясь с улыбкой, кривившей ее губы. —

Для юноши с девицей стыд людской

Не допускает близости такой!

На этих словах голос Лизы сорвался на фальцет, и она, не выдержав, расхохоталась:

– Эдуард Андреевич! У меня не получается! Тут такие страсти-мордасти! Я же потом не смогу с Сашкой за одной партой сидеть…

Режиссер устало провел рукой по глазам.

– Ладно, на сегодня всё! – объявил он конец репетиции.

Школьники сложили реквизит за сцену, похватали свои вещи и потянулись к выходу. Наконец, актовый зал опустел.

– Ничего не понимаю, – в отчаянии признался Журавский Евгении. – Я специально отдал эти роли Задорину и Лучинской. Диалог щекотливый, но я думал, что они легко справятся с образом влюбленных.

– И что дало тебе повод так думать?

Ха! Кажется, она подвергает сомнению его режиссерскую проницательность?

– Всем известно: ребята дружат, – пожал плечами Эдуард Андреевич, удивляясь, как этот факт может быть незнаком их классной руководительнице. Хотя… Женя вообще недогадлива в области любовных отношений!

Евгения Юрьевна улыбнулась, и в глубине ее зеленых глаз сверкнула вечная, как мир, тайна:

– У Лизы роман с Гордеевым.

Журавскому понадобилось не меньше пяти секунд на осознание новости – и он потрясенно присвистнул:

– Повезло Виктору. А как же Сашка?

Леднева покачала головой:

– Ты же сам сказал: они с Лучинской дружат…

– Ага, а ты, значит, в курсе событий, – пробормотал задетый собственной неосведомленностью журналист. Раньше в его практике подобных проколов не случалось: он всегда считал, что видит людей насквозь! – На картах гадаешь или рассчитываешь математические ожидания?

– Тут скорее физика, чем математика, – поделилась секретом Евгения. – Когда Гордеев и Лучинская смотрят друг на друга – в воздухе начинает потрескивать электричество.

– Что, так серьезно? – усмехнулся Эдуард Андреевич. Ощущение «влюбленного» электричества было ему знакомо.

Женя кивнула, подарив ему еще одну теплую улыбку, и Журавский почувствовал, что сидеть в кресле стало как-то неудобно. Давненько он не был на свиданиях!